Интервью и беседы с Львом Толстым - Страница 64

Было уже совершенно темно за окнами, когда мы покидали гостеприимную усадьбу. "Приличья простого слова" при прощании звучали в устах графа приветливо и ласково. Мы уезжали, очарованные прекрасным вечером. Бубенчики уже звенели у подъезда. Был одиннадцатый час и темно, хоть глаз выколи. Работник светил фонарем. Доктор любезно спустился проводить нас. Мы обменялись последними приветствиями, и возок побежал на Тулу... Собирался дождь.

Комментарии

А. Измайлов. У Льва Толстого. - Биржевые ведомости, 1907, 3, 4 и 5 июля, No 9977, 9979 и 9981. Александр Алексеевич Измайлов (1873-1921), журналист, критик. Был в Ясной Поляне 14 июня 1907 г. вместе с Н. Н. Брешко-Врешковским. Интервью с Толстым перепечатано также в кн.: Измайлов А. Литературный Олимп. Спб., 1911, с. 37-61. Д. П. Маковицкий записал 15 июня 1907 г.: "Измайлов сидел возле Л. Н. - беседовал, как мне, пришедшему поздно, показалось, тихо, спокойно, интимно. На другом конце стола Софья Андреевна вела с Брешковским другой, оживленный разговор . "Мне всегда такие люди бывают приятны, - говорил Л. Н когда гости уехали" (Яснополянские записки, кн. 2, с. 452). 27 июня в Ясную Поляну была прислана и выправлена корректура интервью с Толстым (там же, с. 464).

1* Николай Васильевич Орлов (1863-1924), художник-передвижник. Толстой написал "Предисловие" к его альбому "Русские мужики" (1908). 2* Люк де Клапье Вовенарг (1715-1747), французский писатель, моралист. В 1907 г. Толстой составил "Избранные афоризмы и максимы Вовенарга". 3* II Государственная дума заседала с 20 февраля по 2 июня 1907 г. 4* Записки С. А. Толстой "Моя жизнь" (1904-1917), до сих пор лишь частично опубликованные. 5* Тимофей Михайлович Бондарев (1820-1898), крестьянин-сектант, автор книги "Трудолюбие и тунеядство, или Торжество земледельца". 6* Имеется в виду фотография П. Сергеенко, сделанная на террасе дачи Паниной в Гаспре 12 сентября 1901 г. 7* Григорий Спиридонович Петров, священник, депутат II Государственной думы в 1907 г. был лишен сана за вольнодумство. 8* Михаил Осипович Меньшиков (1859-1918), публицист газеты "Новое время", знакомый и адресат Толстого.

"Петербургская газета". Н. Брешко-Врешковский. В Ясной Поляне у графа Льва Николаевича Толстого

За дверью послышался немолодой мужской голос: - Так вот вы приготовьте это на завтра, а теперь свободны... ступайте... Это он, это его голос! Мы переглянулись с Измайловым и - это не фраза - буквально замерли оба... Распахнулись низенькие двери. Трое босых ребятишек шмыгнули мимо и затопотали вниз по лесенке. А на пороге стоял Лев Николаевич в шелковой шапочке, старом летнем пальто и высоких сапогах. Он поздоровался и спросил: - Кто вы такие и чем занимаетесь? Странный в чьих-нибудь других устах, вопрос этот вышел у него так мягко, славно, располагающе... Мы назвали себя, сказали, что пишем рассказы, повести, работаем в газетах... Толстой повторил: - Рассказы, повести... все это для меня кажется теперь таким далеким, таким далеким!.. Я не выдержал: - И это вы говорите, Лев Николаевич, вы, написавший такие бессмертные, громадной художественности романы, как "Война и мир" и "Анна Каренина"?! Толстой улыбнулся тихо и чуть заметно, чарующей улыбкой. - Я этим вещам не придаю серьезного значения; их и теперь уже начинают забывать, а лет через пятьдесят и совсем забудут... Конечно, хотелось возражать и возражать... Конечно, Толстой-художник переживет многие десятки поколений. В глухих городишках Лигурийского побережья я встречал итальянцев, зачитывавшихся "Анной Карениной". Но слова великого писателя звучали такой верой, такой незыблемой искренностью, что протестовать не хватало духу... Лев Николаевич кивнул на дверь, за которой скрылись босые дети: - Это гораздо нужней и полезней, чем художество... Под словом "это" разумелась деятельность последних десятилетий резко порвавшего с искусством Льва Николаевича. Его богословско-нравственные книги и беседы. Толстой сидел сбоку небольшого письменного стола. Все в этой комнате было небольшое, уютное, интимное. И этажерка с книгами, и столик между двумя креслами с крохотной лампочкой. Только громадный клеенчатый диван с прямой спинкой и прямыми подлокотниками напоминал простор и ширь былых дворянских усадеб. Этот диван пришлый в Ясной Поляне. И у него своя история... Я смотрел на Льва Николаевича, как говорится, во все глаза... Ни один из бесчисленных портретов не передает его таким, какой он на самом деле. Повсюду - суровое, иногда прямо жестокое выражение. Ничего подобного! Какая-то мягкая, чарующая кротость, разумная кротость во всем его облике. Кротость человека, написавшего "о непротивлении злу". Нет даже и призрака дряхлой старости. Ясные, зоркие серые глаза пытливо, нащупывающе смотрят под пучками характерных толстовских бровей, Лев Николаевич не велик ростом, но впечатление крупной фигуры. Руки красивые, белые, даже бледные; молодые без морщин и неизбежных желтых пятен старости. От физического труда не загрубели ничуть. Коснулись текущих событий. К Думе Толстой относится отрицательно. - Плохая Дума... Я не понимаю этого... Собрали людей с бору да с сосенки, посадили их в одно место и сказали: "Думайте!" Разве можно думать по заказу?.. К тому же большинство не знает народа, не любит его, не желает знать его истинных нужд... Нет, нам не ко двору парламентаризм. Не в духе он русского народа! Нам нужно что-то другое, что именно, я не знаю, но только не парламентаризм. Пример Европы показал, что и там он не нужен... Далек я от того, чтоб защищать и правящий класс. Он виноват, ужасно, бесконечно виноват, во всем, что теперь делается в России. Да, разложение полное... Какое всеобщее одичание, как притупились и выродились во что-то зверское, чудовищное азбучные нравственные понятия! Вчера вот пришли ко мне двое безработных: жалкие, голодные, оборванные. Денег просят: "Дайте нам на револьвер!" - "Зачем на револьвер?" - "Мы хотим убить наших врагов, тех, кто против нас..." С печальным лицом и с грустью в голосе рассказывал Лев Николаевич, но нельзя было не улыбнуться. К кому угодно могли обратиться безработные со своей нелепой и жестокой просьбой благословить их на убийство, но только не к Толстому, выстрадавшему свое непротивление злу и на днях перенесшему смерть близкого родственника от руки таких же безработных... (*1*) Я спросил: - Лев Николаевич, в дни свобод было напечатано в газетах ваше письмо к императору Александру III (*2*). Получили ли вы на него ответ в свое время? - Нет, никакого... - А это правда, что государь сказал по поводу вашего письма: "Толстой хочет, чтобы я его сослал в Соловки, но я ему не сделаю этой рекламы". - Правда... Лев Николаевич спрашивал у нас, что выдвинула новейшая литература самобытного, яркого? В свою очередь мы интересовались узнать его мнение о том или другом писателе. Отдавая должное Горькому и Леониду Андрееву, он ставит им в минус их искусственность, манерность. - Когда читаешь вещь, автор должен стушеваться за картинами, образами и героями; его не должно быть видно. Этим грешат и Андреев и Горький; они поминутно выглядывают между строк каждый по-своему... Вот кого я считаю самым талантливым из молодых - это Куприна. Прекрасная школа, полный объективизм. Очень хороши его картинки казарменной жизни. "Поединок" растянут, длинен, но маленькие рассказы доставляли мне большое удовольствие; мы их вслух читали... - Что вы скажете о Короленко? - Не нравится... Тенденциозен... Из поэтов нынешних Толстой ценит очень Ратгауза. По его мнению, в стихах Ратгауза много музыкальности, искренности и красоты... (*3*) Вошел слуга: - Там учитель приехал с Байкала. Лев Николаевич встал: - Сейчас, простите... И вышел твердой походкой, слегка согнувшись. Мы остались одни. Уже не было солнца, уже сгущался вечер. В стеклянную дверь балкона был виден старый запущенный сад. Если бы он был другой аккуратный, симметричный, - это не шло бы к Толстому. Послышались быстрые женские шаги, и, шурша платьем, обрисовалась в дверях Софья Андреевна. Графиня сразу овладела разговором, и через минуту нам казалось, что мы уже давно, давно гостим в Ясной Поляне. По поводу возраста Льва Николаевича Софья Андреевна заметила: - Я немногим его моложе, мне шестьдесят три года... Если бы кто другой сказал, я не поверил бы! Прекрасный цвет лица, ни одной морщины, ни одного седого волоса. И это у матери девяти детей! Какая великолепная, неувядающая пара - Софья Андреевна с Львом Николаевичем. - Вы тяжело чувствуете, гра